Часть вторая

Как ни странно, совпадения случаются гораздо чаще, чем мы осознаём. Ну, как расценить такую ситуацию. Я пошёл по своим делам в центр Москвы пешком. Медленно прошёл по Петровке мимо Малого театра, ЦУМа и свернул на Кузнецкий мост. Рассматривал витрины, отбивался от торговцев ворованными телефонами, съел мороженое на палочке, и когда бросал её в урну, их оказалось две. Вторую бросил молодой человек с цилиндром на голове, с золотой цепочкой от карманных часов, и с удивлением смотревший на меня. Я напряг две-три извилины, больше у меня нет, и тотчас вспомнил, что передо мной Грибоедов.

Вот совпадение: оба гуляем, оба съели по мороженому, кинули палочки в одну и ту же урну. Это знамение, мы единомышленники, а значит должны продолжить работу над «Горем…». Зашли в летнее кафе «Красный мак». Хотели посидеть минут двадцать, а получилось больше двух часов. Говорили много. Он рассказал как долго и мучительно писал комедию, сколько исписал бумаги и гусиных перьев. Я подумал, чего там мучительного, всю пьесу прочитал за неполные два часа, всё простенько, но со вкусом. В конце полдника он позволил мне рассчитаться, и, надевая цилиндр, сказал, что встретимся в Клубе в шесть вечера.

Я пришёл на десять минут раньше, чем назначена мастером, чтобы заказать «Бордо» и устриц. Принесли. Две кружки пива без пены и пару вобл, правда, очищенных, и то хорошо, скажу, что не всё завезли, пускай привыкает. Он, хоть и дворянин, но ещё не граф. Вобла не хуже устриц. Жили без «Бордо», и, слава Богу, ещё поживём. Тем более в конце тоннеля мне показалась бутылка «Наполеон». Пока выяснял про пиво, в смысле долива и пены, Грибоедов уже сел за наш столик, и разговаривал с Софьей. Как падки наши девушки на аристократов. Ну да, я забыл, это была Собчак.

Я подошёл к столику, в пивной кружке налито «Бордо», рядом с воблой пяток весёленьких устриц. Александр Сергеевич был более чем весёлый и хихикал, здороваясь со мной. Начнем, что ли.

— Мы кончили на «Единой России», да с ней давно пора кончать, она вышла в тираж — выразил глубокую мысль Грибоедов и удобно развалился в кресле. Жириновский на сцену.

— Владимир Вольфович — обратился мастер классического слова — вам предстоит сыграть Скалозуба, я думаю, что с вашим темпераметром вы справитесь.

— Объясняю, я и мой герой одно и то же лицо, я не играю, я живу, и самое главное буду жить, и жить долго. Если кто не понимает, я могу обнести колючей проволокой и московскую область — с места в карьер начал Жириновский.

В пьесе Лиза говорит Софье: «Вот, например полковник Скалозуб. И золотой мешок, и метит в генералы». А Софья с возмущением отвечает: «Мне всё равно, что за него, что в воду».

— Мы знаем, что вы тоже полковник и метите в президенты, а у женщин сейчас не пользуетесь успехом. Как вы оцениваете свои амбиции? — Грибоедов отхлебнул из кружки и продолжал — Ваш полковник двухсотлетней давности и современная армия уже не та.

Новоиспечённый Скалозуб произнёс традиционное «кх, кх», протёр рукой своё лицо (это, видимо тик) и пафосом начал:

— Объясняю. Старая русская армия была сильнейшая в Европе, но благодаря бездарному руководству царя Москву сдали и сожгли. Если бы я руководил, то горел бы Париж, а мы решили жилищный вопрос, который остаётся актуальным до нашего времени. В армии в основном учили маршировать, что сохранилось в умах военных руководителей. Шагистика забирает половину времени, отведенную для военной подготовки. Построены плацы в каждой части, на которых солдатики протирают сапоги под команду сержанта «на лее…во, кругом», а кругом никого и ничего, собирают и разбирают автоматы на время, это что перед боем они были разобраны. Всем известно, что в армии воровали, снабжали негодными продуктами и солдат использовали в своих корыстных целях. Воруй, но знай меру. Если главный военком вместе с подругой и родственниками умыкнули несколько миллиардов рублей, которые потратили на колоссальные апартаменты, килограммы драгоценных камней и золота.

— Владимир Вольфович, мы собрались здесь не для обсуждения министра, тем более Чацкий сказал: «А судьи кто?» — вставил реплику Александр Сергеевич.

— Объясняю, — и снова его руки полезли к лицу — я говорю не о министре, а обо всей армии и порядках в ней. И повторять слова Скалозуба я не стану, это не позволительно члену Госдумы.

— Что будем делать? — обратился ко мне смущённый писатель. Мои две извилины переплелись, а третья совсем загнулась. Мне казалось, что лучшим выходом из создавшегося положения это пригласить Жирика к нашему столу и поговорить на отвлечённые темы, чтобы отвлечь героя от пустословия. Я так надеялся, на то, что мне казалось. Пригласить то пригласили, но получился монолог не Скалозуба, а его исполнителя.

— Я пришёл сюда по вашему приглашению, но не думал, что прогон пьесы будет в музее «Революции и Подарков Сталину», и почему-то в буфете. Кстати, закажите для меня что-нибудь из французского меню — погладил лицо и продолжал — в пьесе косвенно мне сватают Софью, а кому она нужна, её даже из «Дома 2» выгнали. Вы неправильно выбрали исполнительницу. Потом почему вы сократили персонаж, сколько артистов потеряют работу. Мы в Госдуме только и думаем об увеличении рабочих мест.

Софья принесла бутылку «Наполеона», бокал шампанского, лапки лягушек, отдельно соус и фрукты. Грибоедов поблагодарил, отхлебнул из кружки, мне подмигнул и постучал воблой по столу, забыв, что она уже очищена. Устрицы хохотали. Владимир Вольфович взял лапку руками, а она возьми да дёрнись. Его пальцы разжались, лапка прыгнула в бокал и брасом поплыла по кругу. Пузырьки газа обволокли ее, и она стала увеличиваться в размере, покрываться кожей, и минут через пять из бокала выглянула морда крупной жабы, облокотясь, передними лапками на края бокала. Скалозуб, хотя и полковник, не на шутку испугался и встал из стола.

Шум в гардеробе отвлёк нас от напитков и экзотической закуски. Охрана едва сдерживала разъярённую толпу. Натиск нарастал, охрана сдалась без боя. Кто-то крикнул: «Вызывай ОМОН». Грибоедов встал, подошёл к толпе. Он был зол, но спокоен.

— Смотри – сказал мне писатель — вон Матвиенко, она хотела играть Татьяну Юрьевну, хотя последняя в пьесе не появляется. Голикова не кричала, скромно стояла у колонны, высматривая в толпе Фамусова, в тайне мечтала исполнить роль Марии Алексеевны. А вон там у стойки дюжина полуодетых девиц — потенциальные внучки и дочки.

Перед толпой появился Загорецкий, видимо уполномоченный от представителей народа, легитимно выбранных.

— У нас с собой нет серной кислоты и бензина, мы не террористы и наши требования вы должны прямо сейчас выполнить: во-первых, заполнить все вакантные места, задействовать в массовках весь депутатский корпус, им всё равно нечего делать; во-вторых, привлечь коммунистов, их давно бы надо…; в-третьих, к каждому герою два-три дублёра и последнее — в финальной сцене вызвать «03» для госпитализации Чацкого в больницу Кащенко, а по-теперешнему Алексеева. Софье вручить путевку, конечно комсомольскую, и не в Саратов, а в Комсомольск-на-Амуре. Фамусова и Молчалина переизбрать. Под занавес организовать митинг, и в полном составе труппы и технического персонала совершить марш на Поклонную гору, где на всякий случай покаяться в часовне — под бурные аплодисменты закончил оратор.

Александр Сергеевич, надевая цилиндр, вышел, и уже в дверях, крикнул в толпу:

— Какой народ такие и избранники, ГОРЕ у вас от Глупости и пьянства.

Я посмотрел на столик, за которым только что мы сидели. На нём стояла бутылка водки пустая, обглоданная ножка Буша, недопитое пиво и масса окурков. Вместо Жириновского был слесарь музея, с которым я пил.

Грибоедов А.С. прав.

Часть первая