В шестидесятые годы прошлого столетия проскочила заметка в газете о том, что один американец мучился несколько дней от зубной боли. Что только не предпринимал он, чтобы избавиться от неё, прикладывал грелку и холод, пил аспирин, полоскал шалфеем, но пользы не было. Когда разнесло ему щёку флюсом, его уговорили обратиться к стоматологу. Он очень боялся врачей, особенно зубных. На приёме у стоматолога, он попросил его разрешить выпить стакан виски для храбрости, и удивлённый доктор, после небольшой паузы и осмотра лица больного, перекошенного флюсом и болью, всё-таки разрешил. Больной выбежал из кабинета и через десять минут вернулся под хмельком, если не сказать пьяным. Смело сел в кресло и открыл рот. Пальцем показал на больной зуб и стал ожидать экзекуцию. Врач предложил два варианта лечения, первый это удаление. Быстро и эффективно. Второй вариант лечение и пломбирование. Американец сразу же согласился на второе предложение. Всё лечение доктор обещал провести с хорошем обезболиванием. После всех манипуляций, больной вышел из кабинета пьяный, но довольный.

Лечение продолжалось неделю, отёк щеки исчез, болей не было, настало время поставить пломбу. Врач назначил дату и час приёма. В оговоренное время больной явился весёлый от того, что закончились его мучения. Но как всегда радость оказалась преждевременной.

Стоматолог попросил сестру приготовить амальгаму серебра, сплав серебра с ртутью. Тогда широко использовались металлические пломбы, зубные цементы был недолговечны. Материал сестра приготовила быстро и подала доктору. Он посмотрел на сплав, продолжая его размешивать, и ему что-то в нём не понравилось, но что именно он не понимал. Махнул рукой, будь, что будет, и стал формировать пломбу, хотя, и с большим трудом. Ну, как у нас.

Кстати, больной для ускорения выздоровления пил и полоскал рот стаканом виски, и каждый раз извинялся перед доктором за запах изо рта, на что он не обращал внимания, а зря.

Потом он пил за здоровье хорошего врача, за успешное лечение, и иногда появлялся на работе под хмельком. Однажды, ни с того, ни сего попросил коллег выключить радиоприёмник, ему, мол, трудно сосредоточиться. Коллеги переглянулись, и все как один поставили диагноз: белая горячка. Его отпустили домой, и сообщили о непонятном поведении сотрудника руководству фирмы.

Американец прямиком направился к стоматологу в возбуждённом состоянии. По дороге принял для храбрости стаканчик другой, и стал формулировать свои жалобы. Ну, как у нас. Ворвался в кабинет, в то время, когда у него в кресле сидел пациент с открытом ртом, и мычал от боли. Врач поднял глаза, сказал пациенту, чтобы тот закрыл рот и не мычал, затем встал и подошёл к бывшему больному. Американец, едва сдерживая икоту и сытую отрыжку начал атаку: «После вашего лечения у меня в голове какой-то радиоприёмник, всё время слышу голоса и музыку днём и ночью, каждый день». Брызгая слюной, он наступал, на испуганного врача, который прятался за креслом, но успел сказать сестре, чтобы она вызвала полицию и скорую помощь. Пациент, сидящий в кресле, встал на защиту врача, и тотчас пожалел о своём благородном поступке. Американец набросился на него, и с не очень вежливыми словами высказал всё, что он думал о стоматологии и медицине в целом. Ну, как у нас.

Громкая словесная перепалка, едва не перешедшая в рукопашную, была прервана нарядом полиции и бригадой скорой помощи. Опрос свидетелей и буяна дал вполне чёткое определение: «Больной не в себе». Полисмены проводили его под белы рученьки к машине скорой помощи под присмотром санитаров. В машине американец лежал привязанный к носилкам, и пересказывал свои жалобы, санитары кивали головой и поддакивали каждому его слову. Больной успокоился, видя, что ему сочувствуют и понимают. Заснул крепким пьяным сном, иногда беззвучно шевелил слюнявыми губами.

В приёмном покое прямо на каталке оставили в кабинете, ожидать дежурного психиатра. Врач пришёл через минуту. Ну, как у нас. Это был молодой мужчина лет тридцати с небольшой бородкой с короткой стрижкой на голове. Подойдя к связанному больному, потрепал его за уши, и почти разбудил его. «Как Вас зовут?» — начал доктор. Больной шёпотом сообщил, что он Дик, а фамилию так и не выговорил с перепою. «Что Вас беспокоит?» — продолжал врач. Дик поведал, что слышит голоса на непонятном языке, музыку, какие-то позывные каждые полчаса днём и ночью, а виноват стоматолог, который поставил металлическую пломбу в больной зуб. «Как часто, как долго, поскольку за раз употребляете алкоголь?» Дик, явно обиделся, он ведь не считает себя алкоголиком, просто очень боится врачей, особенно зубных, вот только для храбрости по стакану. Каждый день. Ну, как мы.

Психиатр, как опытный врач, поставил диагноз: шизофрения, не исключен алкогольный психоз. Ну, какой психоз, если больной пьёт всего три недели, а раньше у него зубы не болели. В заключении записал: больные зубы у шизофреника, но и по нашему мнению у сумасшедшего всё может быть. Он вызвал клинического стоматолога для обследования и исключения заболевания полости рта. Ну, не как у нас.

Дик, привычно, открыл рот, показал тем же пальцем на злополучный зуб, который в настоящий момент его не беспокоил, но всё равно отдался на растерзание особой комиссии. Доморощенный врач долго смотрел в открытый зев, и ничего патологического не нашёл. Зубы на месте, пломба на месте безболезненная, десны без изменений. Практически здоров. По зубам. Но когда дотронулся до пломбы металлическим шпателем, Дик, вскрикнул, и отдёрнул руку стоматолога. Врач сам испугался своих действий, но успел спросить: «Что случилось?» — Дик почти, прокричал — Очень громко играет музыка!. Зубник подтвердил диагноз. Тяжёлая форма шизофрении.

Кстати, я помню, что во время эпидемии гриппа, по домам ходили ни, только, зубники, но и рентгенологи, урологи и даже сексопатологи, мало ли какие осложнения могут возникнуть. И возникали.

Дик продолжал лежать на каталке связанный по рукам и ногам, в то время как сестра готовила успокаивающий укол. Одновременно в кабинет вкатили нового больного и тоже связанного по рукам и ногам подручными средствами, простынями и полотенцем. Он не мычал, и довольно внятно говорил по-английски, хотя, и с акцентом. Дик, пока не заснул, прислушался к новичку, и понял, что он жертва здравоохранения, как и он сам. Психиатр переключился на вновь связанного. Лицо больного и выражение глаз выдавали скорее интеллигентного человека, нежели бродягу из криминального квартала. Акцент пациента насторожил доктора, лечение иностранцев такая морока. А уж когда больной подражая голосом, В. Высоцкому прокричал: «Да, развяжите полотенца!» — специалист по психике понял. Это Россия.

Дик в полудрёме был одет в смирительную рубашечку с удлинёнными рукавами из прочненькой такой ткани. Стоял вопрос, во что одевать русского. Без рубашки — коллеги не поймут, в рубашке тем более, учитывая международное положение. Сделали успокоительный укол и отправили вслед за зубной болью, в ту же палату с решётками на окнах. Ночь прошла спокойно.

Утром новенькие проснулись под звуки утренней гимнастики, и часть больных махали руками, разговаривая сами с собой. Жуткое зрелище. В их глазах не просматривалось ни одной мысли. Двигались в такт музыкальному сопровождению по приказу диктора. В палате было шесть привинченных к полу кроватей, и свободных мест нет. В смирительной рубашке только Дик, но он не был привязан к кровати. Он сидел и посему его виду можно предположить, что к чему-то прислушивается.

Завтрак принесли в палату два огромных санитара, положив еду на прикроватную тумбочку. Один присел к Дику, стал кормить, не снимая с него рубашку. Кормили достаточно сносно, для сумасшедшего дома, ну, как у нас. Обход врача проходил своеобразно: он пересчитал тех, которые не в себе, пожелал им быстрейшего выздоровления, будто был уверен в их скором здравии. Основное время он посвятил новеньким, и особенно больному в рубашечке. Дик, подробно рассказал историю своей болезни, что он критически относится к поведению у стоматолога, что он не буйный, и просит освободить от унизительного белья. Врач внимательно слушал больного, перелистывая историю болезни, которую написали коллеги по дежурству, иногда поднимал брови, и просил повторить некоторые фразы. Видимо, врач был непонятлив. Не такой, как у нас. Закончив осмотр и чтение истории болезни, он полностью согласился с заключением зубника, дал сигнал санитару, тот переодел Дика.

Теперь была очередь второго больного, соседа Дика. Врач выдавил из себя кислую улыбку, и пересел на другую кровать, и обратился к новенькому: «Ну, приятель, расскажите, как Вы попали в нашу клинику, какие жалобы, пожелания, чем могу помочь?». Больной сначала представился, и, затем, сообщил о своих похождениях: «Именуюсь я Иваном Кац, выходец из СССР, постоянное место жительство с 196…года». Брови доктора сами полезли выше лба, сочетание фамилии и имени могут вызвать и не такую реакцию. «Так что же произошло с Вами?». «Я гулял около Белого Дома, смотрел на известную лужайку, где садовник подрезал кустарник, руки бы выдернуть у такого работника. Я подумал, что если у президента никчемные садовники, то и помощники того же поля ягодки. Сразу, пришла глубокая мысль, прийти на помощь руководителю страны, хозяину этого Дома. Перелез через высокую ограду, направился к парадному подъезду, вот тут ко мне подошли два господина, и провели в приёмную. Объяснил причину появления на лужайке, высказался по поводу работников, да и их самих. К моему сожалению, я чем-то обидел служивых. Им показалось моё предложение абсурдным, и вызвали скорую. Я активно возражал, но они меня связали, и, вот, я здесь. Работаю по ремонту радиоаппаратуры, налоги плачу». Врач усомнился в диагнозе, поставленном его коллегами, но раз ФБР, считай, приказало лечить, значит, будем лечить. Обход закончен.

Кац, заинтересованный болезнью Дика, подсел к нему на кровать. «Я не верю, что у вас заболевание психики, здесь что-то не то. Подробнее вы можете пересказать, что произошло, и особенно меня интригует ваша пломба» — начал разговаривать Кац Дика, который увидел в собеседнике человека слушающего и слышащего ближнего. «Я мучаюсь от того, что постоянно слышу музыку, иностранную речь, каждые полчаса позывные тоже музыкальные, а когда до пломбы дотрагиваются металлическим предметом, звучание многократно усиливается. Я даже выучил мелодию, и могу пропеть». И ведь пропел, Кац сразу узнал «Подмосковные вечера». Почти заорал: «Так это радиостанция «Маяк». Да, да это «Май-ак» — исказил Дик. Кац посмотрел на часы, было без двух минут двенадцать. Выждал некоторое время и запел «Подмосковные вечера», что вывело Дика из равновесия, и он плюхнулся на подушку. Дик повторял: «Да, да Май-ак, Май-ак!». Кац вывел американца из истерического состояния громким хохотом, обнял его, который уже присоединился таким же хохотом. На шум прибежали санитары, в руках держали известные рубашки. Врач тоже пришёл, но больные друзья только тихо хихикали, сидя, на одной кровати. Что это маниакальный синдром он уже не сомневался, а стало быть, лечение длительное. Рубашки не понадобились, и санитары ушли.

Кац стал объяснять Дику, что его пломба является примитивным радиоприемником на подобие детекторного, который принимает две — три мощных станций без использования внешних источников электрического тока. Имеет тридцатиметровую антенну и детектор ввиде сплава серы и медного купороса. И было необходимо игольчатым контактом нащупать более чувствительное место, что давало возможность слышать при помощи наушников. В данном случае имеется микроприёмник случайно получившейся в приготовленной пломбе. Антенной служит любой металлический предмет, что и осязал Дик усилением звука, а костная проводимость доводит до слухового аппарата. Объяснения Ивана до Дика, дошли не сразу, но понял, что виноват стоматолог, и, что он прав.

Шло время, лечение давало хороший результат, врач делал намёки на скорую выписку и возможно выдаст справку о полном выздоровлении. Только намёки надо правильно понять. Ну, как у нас.

Иван, как специалист по электронике, стал обдумывать, как заполучить такой приёмник. Он, однажды, языком нащупал дырку в зубе на верхней челюсти, и так обрадовался, что тотчас сообщил Дику о своей чудесной находке. За одно пообещал вылечить его от голосов и музыки. Как-то на утреннем обходе пожаловался на боли в зубах, и попросил направить его к стоматологу, в сопровождении санитара. Врач ничего не заподозрил в его просьбе, и дал добро. Дик написал адрес зубного врача, и Иван отправился сразу после завтрака.

Стоматолог, видя пациента с громилой санитаром, от неожиданности сам сел в кресло. Санитар протянул направление от психиатра, и остался стоять в дверях. Кариоз был незначительным, чем расстроил больного. Кац терпеливо переживал сверление, и не требовал обезболивания. Сестра уже без команды врача готовила небольшую пломбу. Вид материала вывел врача из терпения, но сдержался и сам дальше растирал пломбу на толстом матовом стекле. Пломбирование прошло спокойно, не смотря на чертыханье в адрес сестры. Когда врач встал Кац спросил: «Чем недоволен сестрой и пломбой?». Он ответил, что неряха сестра пролила ртуть на стол, собрала её, и вместо того, чтобы выбросить влила в чистую и промыть так и не смогла.

Вернулся Иван в палату в хорошем настроении, ожидая приём какой-либо станции, но зуб молчал. Скорее всего, не закончилась кристаллизация пломбы. Дик слегка стесняясь, напомнил Ивану, что он обещал освободить его от музыкального сопровождения жизни. Кац всё помнил, и стал готовить лекарство. Попросил у курящих больных пачку сигарет, и после длительного раздумья один из них положил на тумбочку полупустую и помятую пачку. Сигарет в ней были не больше пяти штук, которые вынул и отдал доброму психу. Дальше вырезал монетой квадратик из фольги и целлофановой обёртки. Завернул фольгу в целлофан, передал изделие Дику, чтобы он заэкранировал злополучный зуб. Он так и сделал. Широкая улыбка появилась на его лице. «Ничего не слышу!» — воскликнул счастливый шизофреник. Кац вкратце объяснил суть действия лекарства. Оставалось придумать способ крепления на ночь, и решение нашлось. Нужна была обычная жвачка. Спросили у больных, ни у кого не оказалось. Дик, сам вызвался достать при помощи медсестёр.

После излечения Дика, лекарь занялся собой. Кац прислушивался к зубу, но кроме шипения ничего не слышал. Он даже клал подушку на ухо, чтобы шум в палате и с улицы не мешал приёму. Что пломба работает, Иван убедился, но как поймать волну, и винил малые размеры дырки в своём зубе. Совал в рот ложку, широко его раскрывал, подходил к окну, всё впустую. В этот день он лёг спать раньше обычного, но долго не мог заснуть.

Всё-таки заснул тревожным, поверхностным сном, который не давал отдыха, и не успокаивал его воспалённую нервную систему. Заснул с ложкой во рту, как алкоголик с зажжённой сигаретой, слава Богу, не сгорел. Что-то снилось ему, половину не помнил, а если помнил, то не мог оценить или хотя бы осмыслить.

Проснулся внезапно от позывных из центра, его ложка коснулась металлического каркаса кровати. Кац повернулся так, чтобы ложка оставалась в контакте и с зубом и с кроватью. Он прислушался, шифровка была знакома и касалась именно его. Москва срочно отзывает Каца с отчётом и всеми разведданными. Холодный пот прошиб худое тело Ивана, он больше месяца провёл среди психов, какие данные. Ну, сумасшедшие, что с них возьмёшь. До утра так и не заснул. Его мучила мысль, как и что, передать в центр.

Утром к Ивану подошёл один псих и шёпотом спросил: «Какие новости из центра?». Кац так и сел, не зная, что ответить. Псих не унимался, говорил, что здесь все свои, кроме Дика. Нас бояться не следует, и что они потеряли связь с Москвой, после посещения лужайки возле белого Дома, где хотели помочь ихнему президенту. Иван посмотрел в глаза больному и в них обнаружил две — три мысли. «Какая способность у чекистов скрывать свои мысли, пусть всего пару, но мыслей» — подумал Кац. Если в палате все наши, и ни один врач не распознал в них нормальных людей, значит ли, что медики сами не в себе, или тоже наши. Ну. Конечно, наши.

После врачебного обхода, Кац подошёл к доктору и сказал, что Дик, полностью здоров, и готов просить о выписке, как и он, а заодно напомнил о справке ему, о выздоровлении. Он уже приготовил двадцать долларов, и вложил в старую газету. Ну, как у нас с нашими. Доктор с удовольствием хотел перечитать старую статью про международное положение, свернул газету, сказал ОК, и вышел из палаты.

Выписали Каца и Дика через два дня, со всеми необходимыми документами и справками. При расставании Иван попросил приятеля по несчастью, проводить его до аэропорта, так как он должен вылететь в Москву проведать больную тётю. Встретились на стоянке такси. Они были одеты в новые дорогие костюмы, но без галстуков. Во время поездки Дик, напевал «Подмосковные вечера» на русском языке, не понимая содержания самой песни. В аэропорту они выпили по стаканчику, за успешное приземление, за здоровые зубы, за свободные от решёток окна. Кац медленно поднимался по трапу, и махал рукой Дику, который во весь голос пел русскую песню. Оставалось сделать несколько шагов до двери самолета, как увидал, что к нему подошли двое в штатском, и повели к машине. Дик стал оправдываться, что он американец, и все документы в порядке, и даже есть справка. «Вот, вот эта справка выдана с нарушением, в связи с чем, приказано вернуть вас в лечебницу» — сказал один из сопровождающих. Тут, Дик, вспомнил, что он не дал врачу почитать газету или журнал, который так любил перечитывать старые публикации. Ну, как у нас.

Длительный перелёт измучил Ивана, и он мечтал о ванне и родной постели. Приземлились мягкой посадкой, не зря же пили за это. Время по Москве приближалось к полуночи. Получив багаж, и, пройдя таможенный досмотр, Иван вышел на улицу, ища глазами такси. И было, уже направился, к машине, как двое преградили ему дорогу, и показали на совсем другой автомобиль с «мигалками». В машине разговоров не было, причину задержания не объясняли, но Иван догадался, что его везут на Лубянку. Приехали на площадь. Но ввели через служебный вход, который ведёт не только в приёмную, но и в подвал, где он и оказался до утра. Хорошо, что принесли теплый ужин, и даже горячий кофе. Дверь лязгнула замком, смотровая щель закрылась, пятнадцатисвечёвая лампочка погасла.

Иван судорожно в темноте искал чайную ложку, чтобы наладить свою волну. Натыкаясь, нащупал стул, покрытый эмалью, которая, как известно, является изолятором. Ложкой стал скрести спинку стула до металла. Наконец цель достигнута, он прислонил контакт к зубу и стулу, прислушался — работает, лег на кровать. Неожиданно зажёгся свет, в смотровой щели показались чьи-то глаза, Иван зажмурился, ложка выпала изо рта, но она не могла, была видима через щель. Это был постоянный контроль. Ну, как у них.

Всю ночь Иван пытался прослушивать шифровки, и ему удалось. Вкратце сообщения носили информацию о пребывании Каца в Америке, и как он провалился вместе со всей группой. Он готовился к допросу с пристрастием. Дай Бог здоровья.

Вызвали на допрос до завтрака, не дав даже попить из под крана, и почистить зубы. Успел взять ложку и засунуть её в нагрудный карман. Вопросы поначалу были простые, и он отвечал быстро и чётко, и как бы машинально достал ложку, гладил ею по губам, постукивал по зубам, и под конец вложил её в рот. Шифровки шли периодически, и получали не только он, но и специалист по допросам. Иван решил опережать вопросы, и когда произошла заминка, он сказал, что вас интересует, как я попал на лужайку, а затем в дурдом. Присутствующие переглянулись, но продолжали. Кац вошёл в раж. С каждой минутой чекисты всё больше сомневались в своих способностях, хотя подготовка в этих стенах была на высшем уровне. Конец допроса оказался настолько неожиданным, что все офицеры и секретари встали. Это Кац запугал своим заявлением, что всех вызывает к себе генерал, и, что задержанного нужно лечить и лечить долго. Напоследок поведал, что он слышит позывные и шифровки при помощи своего зуба, что это перспективное открытие, которое будет полезным для безопасности страны, но кто его слушал. Тогда никто не знал о нанотехнологии. Слушали приказы генералов. Как у них.

Сколько «безумных» изобретений утопили в стенах дурдомов, и сколько ненормальных на свободе и руководят не только нами. Так и живём. И лечимся.