Глава 21
Но вернёмся к Наташе-студентке и Андре. Она слушала рассказ автора и Андре и завидовала утопленнице, которая так искренне радовалась самым малым, в её нелёгком положении. Близкие отношения с Андре Наташа рассматривала, как обычное явление, но как деликатно, нежно, с грустью он рассказывал тихим, низким голосом. Это великан выглядел влюблённым мальчиком, который в своих фантазиях спас девочку и она была не только благодарна, но и была желанна.

Андре во время воспоминаний ходил вокруг студентки, иногда останавливался, делал паузу, смотрел на море и на неё. Он не старался расслабить её, выдавить слезу или сочувствие. Но это получилось само собой. Наташа внимательно рассматривала гиганта, сравнивала с Сергеем, и даже находила сходство с ним, только в другом масштабе. Характер она не успела изучить, за несколько дней невозможно, но доброта, искренность, даже нежность начала её покорять. В раздумье она подошла к краю скалы и сквозь густые кусты посмотрела на море, пляж, курортников, на домик, где сняли комнату, и вспомнила Сергея. Что мог сейчас делать он: искать её, ждать, плакать, сходить с ума, позвонить родителям. Ей захотелось крикнуть, что она наверху, и ей ничего не угрожает, но не стала, его внизу не было. Вернулась к Андре, который мудрил у костра. Чайки кружили над скалой, ожидая кормёжку из рыбных голов и требухи. Они питались здесь, видимо, частенько и людей не боялись. Наташа подошла к своему доктору и сказала, что было бы неплохо осмотреть его хозяйство, а заодно услышать о приключениях с Наташей-утопленницей.

Андре взял её за руку и повёл на экскурсию по своим владениям. Первое, что он показал, было сельскохозяйственные угодья. Если Наташа, пошла бы, посмотреть сама, то ничего не увидела, так как всё замаскировано и сверху и с боков. Курятник был спрятан под густыми кустами с не виданными ей плодами, которыми Андре угощал в первый день её пребывания на скале. Кур она прикинула, было не меньше полусотни, но петухов не было. Это конспирация. Далее он показал загон для двух коз, тоже закрытый от посторонних глаз. Спустившись по незаметной тропинке, попали в ванную комнату с душем и маленьким бассейном, в углу сооружён камин с нагромождением камней, видимо для пара. Комната окружена зелёными ширмами, на полу лежали зелёные коврики. Санузел был за камином со всеми необходимыми принадлежностями и довольно опрятный. Остальные помещения она оценила раньше, кроме той лесенки, которая вела вниз…

Глава 22
Доехали благополучно, исключая того, что я проехал лишнюю остановку, то есть, до «Вагоноремонта». До работы на три минуты дольше. Я всю жизнь опаздывал на пять-десять минут, не зависимо от расстояния и средства передвижения. Это в крови моей. Заведующий всегда косился, но никогда не делал прилюдно замечаний и я, извиняясь, садился за свой стол и стул. Сестринская конференция продолжалась, чаще всего, без особых эмоций. Затем врачебная пятиминутка на двадцать-тридцать минут. Дальше обыденная текучка: обход, аборты, если не занят на операции, писанина в историях болезни, подготовка к выписке больных на следующий день, осмотр с завотделением. Обед, что Бог послал больным и немного нам. Рабочий день окончен. В 15:00 домой. Если я по каким-либо причинам задерживался, шеф делал мне замечание, что надо успевать в отведенное рабочее время. Вы видели таких руководителей? А вот в институте Акушерства и Гинекологии, что на Пироговской Б. улице (НИИ АГ) было принято уходить с работы после или во время ухода профессора Бодяжиной, громко разговаривая, чтобы она слышала, как много у старших научных работников работы и вовремя никогда не уйдёшь домой. Я там проходил ординатуру и был свидетелем этих спектаклей. А их работа, правда, не всех — сплетни, подсиживание, лесть. Однажды руководитель поликлиники начала свою речь на утренней конференции словами: «Как правильно сказал проф. Персианинов…», он прервал дифирамбы и посоветовал не повторять то, что он правильно сказал. Скоро она ушла на пенсию.

Ординаторам второго года обучения было предписано в месяц давать четыре бесплатных дежурств в родильных домах. Я выбрал 18 роддом, и после нескольких дежурств, главный врач Сахарова предложила мне дежурить за оплату, я согласился. Персианинов Л. С. узнал о моих проделках и вызвал на ковёр. Начал с того, что я нарушил предписание для ординаторов, потом воспитательные речи. Я слушал, молча, внимательно смотрел ему в переносицу, не возражал. В конце разговора я поинтересовался его зарплатой, он долго молчал, отвернулся к окну и сказал: «Ладно, идите работать». Стипендия ординатора сто рублей, «чистыми» девяносто два рубля. А у меня жена и маленький ребёнок.

Вышел с работы, как обычно. Шёл дождь. Зонта не было. На остановке встал под навес. В первом автобусе моей девушки не было, во втором тоже. Ждал больше получаса, её нет. Поехал один. Что случилось? Телефонами мы не обменялись, связи нет. Доехал до дому, стоя в автобусе, как и в метро. Час пик.

По дороге, я размышлял, почему мы разминулись. Возможно, заболела, хотя, было лето, и простудиться невозможно. Что-то случилось дома или на работе несчастный случай. Всякое бывает. Если, мы встретимся, необходимо обменяться телефонами, на всякий случай. Дождь почти прошёл, асфальт мокрый, но луж не было. Листья на деревьях приняли более яркую окраску и с них редко капали крупные прохладные капли. Так дошёл до дому, только, зайдя в магазин за хлебом — моя обязанность.

Утром я повторил раннее появление в месте встречи. Девушки не было и завтра, и послезавтра. Во время поездки на работу и с работы, я ощущал одиночество, даже тоску. Так привык к общению с любительницей транспортного чтения. В дороге я вспоминал, чтобы рассказать ей случаи из практики или из жизни гинекологического отделения и роддома. Например, вот такое.

Дежурю в 18 роддоме. Поступает на роды женщина сорока лет (по старому «старая первородящая»). В этих случаях жди осложнений, и они не заставили себя ждать. Началось с того, что стала развиваться слабость родовой деятельности. Стимуляция её дала хороший эффект. Женщина крупная, беспокойная, при схватках кричит, плохо входит в контакт с медперсоналом. Роды были тяжёлые и для женщины, и для акушеров. Крупный плод, первые роды, дискоординация родовой деятельности, отсутствие дисциплины у самой женщины — основные предпосылки к осложнениям. Несмотря на профилактическую перинеотомию (рассечение мышц промежности), разрывы её были значительные. Мне предложили произвести ушивание, что я и сделал.
Через десять дней меня вызывает заведующая вторым акушерским отделением и ведёт в палату, как потом, оказалось, лежала женщина, у которой я восстанавливал промежность. «Вот посмотрите на свою работу», — резко сказала она, в присутствии больных, акушерок и других зевак. Я ужаснулся, глядя на свою работу. Все швы разошлись, рана покрыта гнойным налётом. Я не знал, куда себя деть. Нотация продолжалась около пяти минут, к радости акушерок и зевак. Меня защитила на конференции главный врач и объяснила присутствующим, что такие травмы третьей степени должен оперировать ответственный дежурный врач, а делать разнос молодому доктору в палате совершенно не допустимо.

Другой случай произошёл со мной во время дежурства в гинекологическом отделении. Поступила молодая женщина с подозрением на внематочную беременность. Не успел переодеться на операцию, как в ординаторскую вошёл мой однокурсник Лёва. Взволнованно говорил, что поступившая женщина его родная сестра, что она врач стоматолог, что у неё уже вторая внематочная, а детей нет. Великая просьба сохранить, если возможно, маточную трубу. В долгу не останемся. Те же слова повторила сама женщина, уже на операционном столе. Бог есть. Больной повезло. У неё произошёл так называемый трубный аборт, без разрыва самой трубы. Кровопотеря не более двухсот грамм. Произведено удаление плодного яйца, туалет брюшной полости и ушивание брюшной стенки. Всё прошло гладко. Операционные сестры меня поздравляли, так как во всёуслышание обещала она озолотить меня. На следующий день я решил обрадовать больную. После осмотра я рассказал, что выполнил просьбу её и её брата, сохранив маточную трубу. Она очень эмоционально, как может женщина, ответила: «Что же Вы наделали, Вы обрекли меня на третью внематочную». Тут я вспомнил слова из басни Крылова: «…Всю испортил шкуру». Вот и пойми женщин.

Работа шла своим чередом, по вторникам в наше время был «Единый политдень», когда все должны были бросить свои дела в отделении и скучать на лекции по международному положению, обсуждать директивы очередного съезда партии или пленума. Все чертыхались, но никто вслух не возражал. По четвергам был «рыбный день», когда весь «Общепит» готовил рыбу на первое и на второе, тогда на работе я был голодный. Я не ем рыбу.

Больницы финансируются в зависимости от выполнения плана пресловутых койко-дней. И каждое отделение борется за это выполнение. Гинекологическое отделение такие обязательства не может осилить. В Новогодние школьные каникулы женщин удержать в стационаре невозможно, значит, половина коек пустует. Те же причины в майские и ноябрьские праздники. Далее, женщины после прерывания беременности убегают на другой день, а то и вечером в день операции. По плану они должны находиться в стационаре 2–3 койко-дня. Если аборт произведён в пятницу, то редкая женщина остаётся до понедельника. И многие стационары юридически не выписывают таких больных, они числятся в отделении, на них готовится пища, и увеличиваются койко-дни. Кому выгоден такой обман? Воспоминания вызывают улыбку, а иногда, грусть. Моей знакомой не было больше недели, и я стал забывать содержание последней прочитанной страницы. Подумал, что она прочла всю книгу и мне не придётся вместе с ней продолжить начатое, если, конечно не даст её на дом. Правда, дома читать нет времени.

Наконец, мы встретились, всё там же, в то же время. Мне показалось, что она немного побледнела, личико осунулось, но в хорошем настроении. Ясно было, что она прихворнула, и я не стал расспрашивать, что с ней. Девушка поняла мои мысли и в благодарность улыбнулась мне.

В метро сели вместе. Я попросил вернуться на несколько страниц назад, освежить в памяти прочитанное на прошлой недели. Она переложила закладку, и мне удалось, пробежав по диагонали несколько страниц, восполнить пробелы в моей дырявой голове. Поезд тронулся. Мы читаем, как всегда.